Даниил Андреев
Голоса веков

Стихотворный цикл (1930-е)

 -----------------------------------------------------------------------
 Источник OCR: Собр.соч. в 4-х томах; "Урания", М., 1996 г., том 3.1
 Дата редакции - 03.09.2001
 Текст взят с http://mirosvet.narod.ru
 -----------------------------------------------------------------------

 СОДЕРЖАНИЕ

 1. Палестинская мелодия
 2. Серебряная ночь пророка
 3. "Я уходил за городскую стражу..."
 4. Бар-Иегуда Пражский
 5. Титурэль
 6. "Мне радостно обнять чеканкой строк..."
 Примечания

 ------------------------------------------------------------------------


        ПАЛЕСТИНСКАЯ МЕЛОДИЯ

    Гладит предутренний ветер вечно-священные камни.
    Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин.
    Лижет бесшумное время прах Вифлеема и Канны,
    И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла.

    Розовым встанут миражем храмы и рощи Дамаска,
    Жены под светлой чадрою нижут сапфир и опал.
    Лишь набегающий ветер, волн благосклонная ласка...
    Смолкли призывные трубы Ангела, Льва и Орла[1].

    Но, как и прежде, задумчивы те же рыбацкие мрежи,
    Дремлют гроба крестоносцев, миррой и кедром дыша,
    И разноликие толпы молятся снова и снова,
    К плитам Господнего Гроба с моря и суши спеша.

    1930-е





        СЕРЕБРЯНАЯ НОЧЬ ПРОРОКА[2]

    Над белоснежною Меккою -
                            гибкой планеты хвост,
    Дух песков накалённых
                         и острых могучих звёзд.
    Звёзды вонзают в душу
                         тысячи звонких жал....
    Благоговейный трепет
                        сердце пророка сжал.
    Слышится ближе, ближе
                         шум непомерных крыл:
    Конь с человеческим ликом
                             россыпи неба скрыл;
    Грива - белыми волнами, сам он - словно туман;
    Имя коню - Молния,
                      эль-Бохран.
    Мчит пророка на север десятикрылый гонец,
    Хлещет сирийский ветер,
                           душит, и наконец,
    Весь запылён пустынею,
                          сполохами палим,
    Сходит ночной наездник
                          в спящий Иерусалим.

    В уединённом храме
                      ждут Моисей и Христос,
    Вместе молятся трое
                       до предрассветных рос.
    И в выси, откуда Солнце
                           чуть видимо, как роса,
    Конь ездока возносит
                        на Первые Небеса.

    Иерархии гигантские ширятся впереди:
    Между очами ангела - тысяча дней пути...
    Но на последнее Небо глагол непреклонный звал:
    Скрывают лицо Аллаха
                        семьдесят покрывал,
    И за покрывалами - голос, как ста водопадов шум,
    Как опоясанный громом
                         и молниями
                                   самум:

    - Восстань и гряди, избранник, вдоль всех городов и стран,
    Провозглашай народам
                        Мой истинный Аль-Коран! -

    Головокруженье... омут...
                             отпрянувшие Небеса,
    Звёзды, летящие вверх... Гаснущие голоса...
    Толща холодных туч...
                         Старый кирпич
                                      стен...
    Ещё не остывшее ложе
                        и плоти свинцовый плен.
    По-прежнему бдит над Меккой
                               белой кометы хвост,
    Дух песков остывающих
                         и острых могучих звёзд.

    1933




        * * *

    Я уходил за городскую стражу,
    С моим народом навсегда порвав.
    Навстречу степь желтела низким кряжем
    И духом злым сухих и жёстких трав.

    Ты умоляла, стискивала руки,
    Но ты ль могла меня остановить?
    Я шёл на подвиг, на венец, на муки,
    Я цепи рвал, а ты была - лишь нить!

    Я говорил, что лишь духовный воин
    Узрит Мицор[3], где царствует Аллах,
    Что, бросив всё, я сделаюсь достоин
    С Ним говорить в пустыне на скалах.

        - - - - - - - - - - -

    И вот, со скал слежу я караваны,
    Теченье солнц и смену быстрых лун;
    Я вслушался в протяжный ритм Корана
    И в письмена благочестивых сунн[4].

    Постом, молитвами, бессонным бденьем
    Я похоть чувств попрал и укротил,
    Врата души раскрыл святым виденьям,
    Чертог ума - наитью горних сил.

    Но властелин блаженного Мицора,
    Господь, не принял пламенную дань:
    Безгласно небо, безответны горы,
    И та же жажда жжёт мою гортань.

        - - - - - - - - - - -

    Я проходил сквозь городскую стражу,
    Мой дерзкий подвиг в страхе оборвав.
    Степь назади серела низким кряжем
    И духом злым сухих и жёстких трав.

    Я умолял, я звал, ломая руки,
    Тебя, единственную, что любил,
    И зов мой гас, и разбивались звуки
    О мрамор памятников и могил.

    Ты позвала - зачем же я отвергнул?
    Ты умерла - я всё ещё живу...
    Господь любви! Куда ж Твой раб неверный
    Опустит праздную главу?

    1935




        БАР-ИЕГУДА ПРАЖСКИЙ[5]

    Ветер свищет и гуляет сквозь чердак.
    На гвозде чернеет тощий лапсердак.

    Жизнь - как гноище. Острупела душа,
    Скрипка сломана и сын похоронён...
    Каждый вечер, возвращаясь без гроша,
    Я, как Иов прокажённый, заклеймён.

    Даже дети сквозь кухонный гам и чад
    "Вон, явился Богом прОклятый!" - кричат.

    И за милостыней рынком семеня,
    Гневом Вышнего терзаем и травим,
    Я кусаю руку, бьющую меня,
    Как бичуемый пророком Мицраим[6].

    А в колодце полутёмного двора -
    Драки, крики, перебранка до утра.

    Разверну ли со смирением Талмуд -
    Мудрость праотцев строга и холодна:
    Точно факелоносители идут
    С чёрным пламенем святые письмена.

    И тогда я тайну тайн, врата ворот,
    Разворачиваю книгу Сефирот[7].

    К зыби символов в двоящемся стихе
    Приникаю, как к целебному ключу,
    Имя Господа миров - Йод - хэ - вов - хэ[8] -
    Онемевшими устами лепечу.

    Так сегодня я забылся, и во сне,
    Вот, виденье громовое было мне.

    Видел я одновременно все края,
    Всё, что было и что будет впереди...
    Синим сводом распростёрт над миром Я,
    Солнце белое горит в моей груди.

    Мириады светоносных моих рук
    Простираются в волнующийся круг,

    Свет и жар - неистощимые дары -
    Мечет сердце, как бушующий костёр,
    И, рождаясь, многоцветные миры
    Улетают в раздвигаемый простор...

    Я проснулся, полумёртвый. Тьма везде.
    Лапсердак висит, как тряпка, на гвозде.

    1935





        ТИТУРЭЛЬ[9]

            1

    - Кто ты, мальчик? куда?.. Твои волосы
    Нежней королевского золота,
    Тебе пажом надо стать...
    Отчего ты один? Где мать?

    - Титурэль моё имя. Я вышел,
    Когда рассказал мне дед
    О песне: он сам её слышал
    И прекраснее в мире нет.
    Ту песню ангелы пели
    В Сальватэрре, земле святой...
    Нет на свете другой мне цели,
    Как дорога
              к стране
                      той.

    - Ты ошибся, дитя. Туда
    Надо плыть по многим морям.
    Попадают даже суда
    То к пиратам, то к дикарям;
    А когда каравелла в шторм
    На подводной рухнет скале -
    Яйца чаек, единственный корм,
    Испечёшь ты в тёплой золе.
    Но нечего будет пить,
    И когда оборвется нить,
    Ты обрадуешься концу.
    Возвращайся ж, дитя, к отцу.

    Меняются годы, несутся года и года,
    Мужает упорство, духовная крепнет страда,
    И встречные птицы с небесным лучом на крыле
    Всё дальше и дальше манят его в путь по земле.


            2

    - Кто ты, юноша? и куда?
    Благородна
              твоя стать,

    Твои тонкие руки не знают труда,
    Тебе надо рыцарем стать!

    - Мне не надо быть рыцарем. В рубище сером,
    Как Спаситель ходил по земле,
    Я достигну скорей Сальватэрры
    В этом мире, лежащем во зле.

    - В Сальватэрру путь долог и крут.
    Далека твоя цель, - не дойти!
    Византийцы в рабы продадут,
    Сарацины[10] убьют по пути.

    - Но не знаю другой я цели;
    Невозможен мне путь иной.
    Помолись о рабе Титурэле,
    О дороге его земной.

    Меняются страны, несутся года и года,
    Встают из-за моря империи и города,
    И плачутся ветры, и волны бушуют во мгле
    О пламенном хоре, которого нет на земле.


            3

    - Без оружия?! Путник, зачем
    Ты бредёшь в эту степь один?
    Азра пала, пал Вифлеем,
    По пятам спешит Саладин![11]

    - Но к неверным проникну легче я
    Без оружия и щита.
    Да будут щитом мне вера моя,
    Смирение и нищета.

    - Э, мы тоже верили прежде,
    Пока от бед и утрат
    Нас хранило, подобно надежде,
    Имя Конрада Монферрат[12].

    Но погиб он - и пламень веры
    Победы нам не стяжал:
    Оттеснены тамплиеры,
    И Тевтонский орден[13] - бежал.

    Меняется время, несутся года и года,
    Нигде нет покоя, нигде, никогда, никогда, -
    И чайки, и бури, и кедры на каждой скале
    Тоскуют о хоре, которого нет на земле.


            4

    - Мир тебе, странник Аллаха!
    Гостем быть удостой,
    Стопы от жаркого праха
    Под кровом шатра омой.
    Ты стар, голова в сединах,
    Но вижу: твой дух - в огне.
    Когда до святой Медины[14]
    Дойдёшь - помолись обо мне.

    - Брат! Не святыня Каабы,
    Не царственный город Ислама
    Не мудрость учёных арабов,
    Не светоч Христова Храма -
    Иная жжёт меня рана,
    И жажда неутолима
    Ни пенной струей Иордана,
    Ни солнцем Иерусалима.

    Уж силы мои догорели,
    Но слава нищей судьбе...
    Молись о рабе Титурэле,
    Как я молюсь о тебе.

    В песках Сальватэрры влачатся года и года, -
    Барханы песчаные за чередой череда, -
    И лишь умирая, во всепоглощающей мгле,
    Услышит он голос, которого ждал на земле.

    Прострут ему ангелы дивную Кровь в Хрустале -
    Причастье и радость для мира, лежащего в зле,
    Чтоб в горних высотах, молчаньем и тайной объят,
    Хранил её вечно незыблемый град Монсальват.

    И будут сходить от обители по ледникам
    Народоводители к новым и новым векам,
    Пока на земле хоть один ещё есть пилигрим,
    Духовную жаждой, как пламенем смертным, палим.

    1934




        * * *

    Мне радостно обнять чеканкой строк[15],
    Как влагу жизни - кубком пира,
    Единство цели, множество дорог
    В живом многообразье мира.

    И я люблю - в передрассветный миг
    Чистейшую, простую негу:
    Поднять глаза от этих мудрых книг
    К горящему звездами небу.

    Как радостно вот эту весть вдохнуть -
    Что по мерцающему своду
    Неповторимый уготован путь
    Звезде, - цветку, - душе, - народу.

    1935




    ПРИМЕЧАНИЯ
    ---------------------------------------------------------------------

    [1] Трубы Ангела, Льва и Орла - имеются в виду символы  евангелистов:
Ангел - Матфея, Лев - Марка, Орел - Иоанна.
    [2] Серебряная ночь пророка.  В  основе  стихотворения  мусульманские
предания о великом откровении пророку  Мухаммеду  (ночном  путешествии  в
Иерусалим, см. Коран, аят 17:1) и о вознесении его на небеса;  по  мнению
исследователей, средневековые мусульманские описания этого события  могли
послужить одним из источников сюжета "Божественной комедии" Данте.
    [3] Мицор (Мицар) - звезда  созвездия  Большой  Медведицы;  у  арабов
испытанием силы зрения служит звезда Алькор, затмеваемая Мицаром.
    [4] Сунны - священные рассказы о поступках  и  изречениях  Мухаммеда,
дополняющие и поясняющие Коран.
    [5] Бар-Иегуда   Пражский.    Одним   из   источников   стихотворения
предположительно можно считать роман австрийского  писателя  Г.  Майринка
"Голем", в котором изображается обстановка пражского гетто.
    [6] Мицраим - библейское наименование Египта.
    [7] Книга Сефирот -  здесь,  видимо,  имеется  в  виду  первая  книга
каббалы "Сефер Иецира" ("Книга творения"); во второй книге  -  "Зогар"  -
перечисляется десять сефирот - творящих атрибутов божества.
    [8] Иегова, Яхве - Сущий.
    [9] Титурэль. Стихотворение связано с мотивами средневековой  легенды
о Святом Граале, интерес к которой не оставлял Д. Андреева во все периоды
его творчества; см. также поэму "Песнь  о  Монсальвате"  и  РМ  (2.3.23).
Мотивы  эпических  циклов,  связанных  с  легендой   о   Святом   Граале,
разработаны первоначально во французской  литературе  Кретьеном  де  Труа
(вторая половина XII в.) - "Персеваль, или Повесть  о  Граале",  затем  в
немецкой Вольфрамом фон Эшенбахом (ок. 1170-1220) - роман "Парцифаль", по
сюжету  которого  в  1882  г.  Р.  Вагнер  написал   одноимённую   оперу.
Отталкиваясь от  этих  источников,  и  в  стихотворении,  и  в  "Песне  о
Монсальвате",  Андреев,  создавая   собственный   мифопоэтический   эпос,
включает в него и по-своему переосмысленный предание о Святом Граале.
    Титурэль - один из королей Грааля. Чаша  Святого  Грааля,  в  которую
Иосиф  Аримафейский,  член  синедриона  и  тайный  ученик  Христа,  после
распятия выпросивший  его  тело  у  Пилата  и  предавший  погребёнию,  по
преданию, собрал кровь Иисуса Христа, была вознесена  на  небо,  а  затем
вручена ангелом Титурэлю; Титурэль отнес чашу в  замок  Монсальват,  куда
могут проникнуть только праведники.
    [10] Сарацины - арабы.
    [11] Азра пала,  пал  Вифлеем  -  здесь  имеется  в  виду  завоевание
Иерусалима египетским султаном  Саладином  (настоящее  имя:  Садах-ад-дин
Юсуф ибн  Айюб;  1138-  1193),  который  в  1187   г.   нанёс   поражение
крестоносцам.
    [12] Конрад Монферрат, маркграф - успешно защищал Тир в  1187  г.  от
Саладина, активный участник третьего крестового похода; в 1192 г.  избран
королём Иерусалима, но вскоре умерщвлён.
    [13] Тамплиеры -  католический  духовно-рыцарский  орден,  основанный
после четвёртого крестового похода для  защиты  паломников  и  государств
крестоносцев. Тевтонский орден - основан  в  1128  г.  в  Иерусалиме  для
оказания помощи немецким паломникам; военный характер приобрел около 1189
г.
    [14] Медина - один из двух (с Меккой) священных городов ислама.
    [15]  "Мне  радостно  обнять   чеканкой   строк..."   Первые   строки
стихотворения перекликаются со словами Н. С. Гумилева  из  статьи  "Жизнь
стиха": "Чеканим ли мы свои стихи, как  кубки..."  (см.:  Гумилев  Н.  С.
Письма о русской поэзии.).

    ---------------------------------------------------------------------




Hosted by uCoz